Хлеба у меня нет. У меня есть крылья.

Тут подошла их очередь. Редингот пропустил Марту вперед – и она купила восемнадцать смычков. А вот с самим Рединготом вышла заминка: выяснилось, что мужчинам в нетрезвом состоянии, мужчинам в спецодежде и мужчинам без брюк скрипичные смычки в такое время не отпускаются. Тогда Редингот стал уверять продавщицу, что сейчас не такое время, – продавщица поверила. Потом он стал уверять ее, что он трезв и не в спецодежде, – и она опять поверила. Наконец, он стал уверять ее, что он в брюках и не мужчина, – тут она в третий раз поверила, потому что уже привыкла доверять этому человеку во всем. Но, сама не зная зачем, сказала: «Смычки отпускаются по два в одни руки», – хотя это была явная ложь. Редингот не стал спорить, взял два смычка в одни руки и, не заплатив, бросился догонять Марту. По дороге он немножко дирижировал, но получалось у него совершенно непрофессионально – и Марта очень вежливо попросила его прекратить дирижирование немедленно. Сама же она просто замечательно дирижировала – причем всеми смычками сразу – и ужасно полюбилась случайным прохожим. А поскольку за Мартой праздно шел господин с голыми ногами, случайные прохожие подавали ему деньги, которые он складывал в карманы пиджака, пока карманы не оттопырились до неприличия. Скоро деньги перестали поступать, потому что Редингот внезапно опротивел случайным прохожим. Сосчитали сумму. Набралось около миллиона рублей и пятнадцать злотых. Пятнадцать злотых Марта с Рединготом сразу же выбросили в кусты, грозно шумевшие неподалеку, а остальные деньги пошли тратить, но истратили глупо: купив Марте шубу, которая сразу же не подошла ей по размеру, фасону, цвету и возрасту. Они запихали шубу в урну на обочине и убежали. А смычки потеряли по дороге.

– Лучше бы мы брюки купили, – опомнилась Марта, раскрасневшись от бега.

Кстати, не поздно было сделать это и сейчас, если вернуться назад, вынуть шубу из урны и продать ее за бесценок первому встречному или поперечному.
Шубы в урне уже не было, зато торчала оттуда непонятная какая-то голова или что-то вроде – и это блестело.

– Вы тут шубы не заметили? – осторожно поинтересовалась Марта, боясь задеть честь и достоинство обитателя урны. В ответ голова задвигалась и сказала ртом:

– Лучше не спрашивайте меня о шубе. Лучше спросите о чем-нибудь другом.

– Конечно, конечно, – поспешила согласиться Марта и спросила: – Живы ли Ваши родители?

– Скорее всего, они живы, – последовал уклончивый ответ.

– Ах, как я счастлива за Вас! – не вдаваясь в подробности, зычно воскликнула Марта и тихо добавила: – Но Вы все-таки не сидите тут, а то в Вас что-нибудь кинут.

– Хорошо бы шапку кинули... Я, собственно, шапку жду. И какую-нибудь обувь.

– Ничего этого нет. – Марта развела руками. – А шуба все равно женская, так что, в конце концов, едва ли Вам подойдет. Впрочем, если Вы не хотите говорить на эту тему...

– Не хочу, хоть убейте меня! – горячо заверили из урны, сопроводив заверение глубоким вздохом. От вздоха такой глубины Марте сделалось дурно, но она поборола себя и отошла не то в задумчивости, не то в печали.
Чтобы облегчить ее состояние, Редингот сказал:

– Давайте пойдем в любом направлении.

Они пошли в любом направлении и шли долго.

– Тут где-то рядом мой дом, – с трудом вспомнил Редингот. – У меня ведь, я забыл сказать, дом есть. Идемте в него.

– А кто у Вас в доме?

– Не знаю.

– Тогда идемте.

В доме у Редингота оказалась хоровая капелла. Она пела грустные сербские песни и плакала.

– Не плачьте, – с порога сказала Марта, и сербская капелла перестала сначала плакать, а потом петь – и принялась смеяться и плясать пляски. Наплясавшись, она ушла. Редингот с Мартой остались вдвоем.

– Что будем делать? – спросил Редингот.

Марта задумалась.

– Сначала брюки наденьте.

– Это уж в первую очередь! – Редингот надел брюки и сразу стал малоинтересным.

– Прежде было лучше, – огорчилась Марта, и тогда Редингот снял брюки, чтобы снова стать интересным, как прежде. Он сел в кресло ужасно интересный – и так сидел, потом спросил у Марты:

– Чем Вы занимаетесь? – и уточнил: – Обычно.

– Обычно, – с готовностью отозвалась Марта, – я леплю из хлеба голубей. И голубиц.

– Это хорошо. А я вот ничем теперь не занимаюсь. Раньше я вырезал из бумаги мелкие и крупные фигуры.

– Забавно, – улыбнулась Марта. – А когда вернутся Ваши домашние?

– Может быть, они не вернутся никогда. Все домашние ушли от меня.

– В мир иной? – Этот честный вопрос стоил Марте большого труда.

– Нет. Они на восток ушли.

– Что же побудило их к этому?

– Восточные мотивы в творчестве Пушкина и Лермонтова, – усмехнулся Редингот и развел руками.

– Если у Вас есть хлеб, – сразу же предложила тонкая Марта, – я могла бы слепить Вам голубицу. Только хлеб должен быть свежий. И белый. Я голубиц из белого леплю. Так надо.

– Хлеба у меня нет. У меня есть крылья. Они лежат на письменном столе.

– Вы счастливый, что у Вас есть крылья. У меня нету.

– У меня тоже раньше не было. Но потом я полюбил – и вот...

– Как давно это случилось?

– Совсем недавно. Я уже был старый. Но та, кого я полюбил, теперь недосягаема. Она улетела.

– Почему от Вас все уходят и улетают? – озаботилась Марта.

– Я раздражаю всех своей старостью.

– Вы совсем не старый. – Марта вгляделась в Редингота. – На вид Вам нет и тридцати. И как же ее звали – ту, что улетела?

– Я называл ее «Моямаленькая». Но она все равно улетела.

– И Вы тогда вырезали себе крылья? – Марта рассматривала крылья. Крылья были из бледно-желтой бумаги.

– Да, я хотел улететь вслед за ней. Но она улетела не одна. Она улетела в стае. Она была ласточка и жила под нашей крышей. Я очень любил ее.

– Ничего, она прилетит. – Марта улыбнулась. – Будет весна – и она прилетит.

– Я знаю, – отозвался Редингот. – Все птицы прилетают весной. Только не обязательно ближайшей. Но я дождусь.

– А Ваша супруга... она сердилась на Вас за ласточку?

– Еще бы!.. Люди есть люди. Она кричала на меня, а в один прекрасный день забрала всех наших детей – их было сорок – и ушла... на восток, да.

– Наверное, им хорошо на востоке. На востоке вообще хорошо.

– Дай Бог.

– А Вы, Редингот, не фунт изюма, – задумчиво сказала Марта.

Редингот кивнул и тут же в страшной панике вскочил с кресла. Интересно, с чего бы это... Вообще говоря, люди вскакивают с кресел по разным причинам. Например, если чувствуют запах паленого. Или если что-нибудь внезапно вспоминают. Пусть Редингот что-нибудь внезапно вспомнит: есть ведь ему что вспомнить!

– Я вспомнил, – крикнул Редингот, – через двадцать минут наш с Вами поезд!

– Вот уж не предполагала, что мы куда-то едем, – призналась Марта.

– Так предположите!

– Уже предположила.

– Есть одно чрезвычайно интересное дело. – Редингот бросал в чемодан все, что попадалось под руку. – Вам, насколько я Вас знаю, должно понравиться.

– Понравиться-то мне понравится, – Марта чем могла помогала Рединготу. – Только вот... не уверена, справлюсь ли я.

– Меня это не беспокоит. Лишь бы Вам нравилось.

– Мне нравится, спасибо.

Случайно у Редингота оказалось два билета в купе скорого поезда, на подножку которого они с Мартой едва успели вспрыгнуть. В дорогу Редингот надел знаменитое свое пальто, а брюк не надел, чтобы продолжать быть интересным.

– Как это все-таки замечательно, что у Вас два билета! – восхитилась Марта, не требуя подробностей.

– Еще бы не замечательно! – в свою очередь, восхитился Редингот, в подробности не вдаваясь.

И они принялись за чай, который проводница подала им в десертных тарелках, потому что у нее не было стаканов.

– Вы лакайте его, – посоветовала проводница, – лакайте, склонившись к тарелкам и выгибая язык, как звери. – Тут она склонилась к тарелке Марты, выгнула язык, как зверь, и наглядно полакала, после чего вытерла язык бумажной салфеткой и вышла.

Они лакали чай – и Марта сказала:

– Очень вагон качается... Трудно лакать: все выплескивается.

Редингот предложил:

– Вы ладони подставьте к краям тарелки, тогда брызги упадут на ладони, которые потом можно облизать.

Марта и Редингот тщательно облизывали ладони, когда снова вошла проводница.

– Я не дала Вам сахар, – раскаялась она. – Но у меня только песок.

– Да мы чай-то выпили уже... – сокрушилась Марта.

– Жаль, – посочувствовала проводница. – Поторопились вы. А поспешишь, как известно, – людей насмешишь. – Тут проводница начала заливисто смеяться, как бы от имени людей. Потом объяснилась понятнее: – Дело в том, что чаю у меня больше нет. И не будет никогда. Так что съешьте песок всухомятку. – Она насыпала на столик горстку сахарного песку. – Только вот ложек тоже нет. Есть вилки, но они вряд ли вам пригодятся. Я советую вам припасть к песку влажными губами – он прилипнет, а потом вы его с губ слижете. – Проводница снова показала, как это правильно делать, и удалилась, смеясь в три горла.

Марта с Рединготом сразу же припали к песку влажными губами и вскоре съели его весь. Между тем в дверном проеме возникла куча грязных тряпок, с которых капало на пол.

– Вот – принесла вам белье, – послышался из-под тряпок знакомый веселый голос. – Чистого и сухого нет – есть грязное и мокрое. Правда, оно еще мятое и рваное, но это все ничего. – Аккуратно разделив тряпки на две кучи, проводница разложила их на двух полках и предупредила: – Спать надо голыми: пусть во сне вас ничто не сковывает. – Порывшись в карманах, она достала оттуда две черные повязки: – Завяжите глаза на ночь. Тогда вы не увидите, в каких условиях спите.

– А что, свет нельзя выключить? – просто ради интереса спросила Марта.

– Нет, – отозвалась проводница. – Все выключатели сломаны. Когда разденетесь и повяжете повязки, начинайте разговаривать о чем-нибудь веселом и приятном – ночь пройдет быстро.

– У Вас большой опыт работы, – сказал Редингот проводнице.

С завязанными глазами и на мокром белье ночь тянулась долго. К тому же, до самого утра проводница то и дело принималась громко и фальшиво петь песню – по-видимому, народную, – в которой бесконечно повторялось словосочетание «мать сыра земля».

– Мы живы? – спросила Марта у Редингота под утро.

– Не знаю, – откликнулся тот.

Они полежали еще сколько смогли, потом встали, оделись и отправились умываться, ощупью продвигаясь по коридору.

– Повязки снимите, – крикнула им вслед как раз переставшая петь проводница.

Они сняли повязки и сквозь неяркий уже электрический свет увидели солнце над лесом.

– В туалете нет воды, – кричала проводница. – Я повесила там на гвоздик оленью шкуру. Потритесь об нее лицами – и станете чистые.

После этой процедуры лица зудели, как с мороза.

Проводница снова запела, а Редингот сказал:

– Пойду поищу вагон-ресторан.

Марта подождала его час-другой, потом подошла ко все еще певшей проводнице.

– Простите, тут есть вагон-ресторан?

Проводница самозабвенно пела. Допев куплет до победного конца, она немедленно заорала:

– Вы что – не слышите ничего? Я пою! Не в бирюльки ведь играю!

– Не в бирюльки, – подтвердила Марта и, поскольку проводница уже приступила к следующему куплету, отправилась на поиски Редингота. Она прошла восемь вагонов, не увидев ни единого человека. В девятом (купе № 6) сидел Редингот и жадно глядел на дорогу.

– Кстати, – заметила Марта, продолжая прерванный разговор, – в поезде, кроме нас, никого нет. Ни проводников, ни пассажиров.

– Неудивительно, – живо отозвался Редингот. – Все пассажиры, кроме нас, опоздали – и поезд ушел. А все проводники, кроме нашей проводницы, в отгуле.

– Прискорбно, – отнеслась Марта.

Они вернулись в свой вагон. Их проводницы тоже теперь уже не было.

– Наверное, она допела и пошла к черту, – предположил Редингот.

– Это Вы ее туда послали?

Редингот кивнул.

– Хорошее место. Жаль, что не я послала ее туда, – посетовала Марта. – Тем более что чаю все равно больше не будет никогда.